Когда их, наконец, оставили в клети* одних, Санко зашипел:
- Надо рвать когти отседа.
- В чем? В этой хламиде? - возмутился княжич. - Пусть лучше режут!
- Захотят - порежут, - огрызнулся славон. - С чего вдруг они вокруг нас пляшут? Нутром чую, старик подлость замыслил. Слыхал, что про вечер сказал? Свята у них какая-то будет...
- Ну... Ну и что? Подумаешь!
- Не любо мне. Хотели бы - отпустили по добру, по здорову. А то как телят перед жертвой обхаживают...
- Ты что, чаешь, нас?.. - ужаснулся росс.
- Как пить дать! Забыл: кривозубый чуть ножиком по горлу не чиркнул? Веришь, успокоился? Дулюшку тебе! А допрежь перстень твой отберут. Ишь как обрадовались, когда увидели...
- Я не отдам! - воинственно сжал кулаки Олешка. Но холодок по спине пробежал. - Пусть попробуют.
- Попробуют, не сумлевайся.
- Да на что он им?
Ответить Санко не успел. С улицы послышались приветственные крики. Мальчики бросились к оконцу.
В лучах заходящего солнца в деревню входил небольшой отряд конных и пеших.
Впереди, на вороном скакуне, гарцевал поджарый мужчина в блестящей рубахе и с меховой накидкой на плечах. С широкого пояса, густо украшенного драгоценными каменьями, свисал внушительный меч в дорогих ножнах. Коротко стриженная темная бородка обрамляла узкое лицо с глубоко посаженными колючими глазами. Всадник глядел надменно, почти не обращая внимания на славивших его селян. Ужель тот самый кнеж, которого утром поминал белобородый? Похож!
У стремени предводителя шествовал человек с длинными, по пояс, белыми волосами. Но не седыми, как показалось Олешке. Да и не стар был ходок на вид. Без бороды, без морщин. С живыми карими очами. Шагал бодро, хотя, по всему видно, неблизкую дорогу проделал пешком. В правой руке он держал посох, увенчанный резным образом, напоминавшим медведя, а левой то и дело поправлял спадавший пыльник*, чтобы не мешался при ходьбе. На лбу незнакомца красовалась шитая рунами повязка. И он учтиво кивал каждому, кто приветствовал его.
"Вольх", решил княжич. И опять ощутил спиной тоскливый морозец: "Неужто прав Санко?"
За предводителем следовал десяток разодетых всадников, вооруженных, как и он, лишь мечами. А замыкали строй пешие ратники - с копьями, щитами, в кожаных бронях и шеломах*. Их считать княжич не стал.
Хлопнула дверь: рыжая насмешница положила на лавку мальчишечью одежку.
- Постой! - осмелел Олешка. Вскочил и закрыл собой выход: - Скажи, что ваши затеяли? А то не выпущу!
Рыжуха фыркнула и огрела княжича рушником. Да так, что росс отлетел в угол. Санко не удержался и прыснул втихаря. А девчонка на пороге сморщила веснушчатый носик и выпалила:
- Чарушка казала, каб вы шпарче адзявались. Зараз па вам прыйдут.
- С превеликим удовольствием, - пробурчал осрамившийся княжич, потирая ушибленный бок. Крикнул вслед: - Своя одежа ближе к телу.
Тутошние бабы отстирали все на совесть: и штаны, и рубахи, и даже плащ. Небось, и эта колотовка* прала*, почему-то досадливо подумал Олешка. "А нехай обзываться!" - кто-то словно пристыдил росса.
Заминка произошла с лаптями. Княжич сроду не обувался в лыко*, а потому никак не мог справиться ни с подвертками*, ни с оборками*. Пришлось звать на подмогу Санко.
Едва управились, дверь снова распахнулась, и в горницу вступил утренний дед. Осмотрел отроков, довольно крякнул и поманил за собой.
На деревенской площади, в одночасье превратившейся в капище*, горели костры. Селяне - от мала до велика - выстроились по ее краям. Одеты пестро, празднично.
Белобородого и "чужынцев" встретили одобрительными возгласами. Это немного приободрило княжича. Он оглянулся на славона, шедшего позади, но дружок супился так, будто разжевал кислицу. Дед провел мальчиков за опашку* и велел:
- Стойце тут.
Санко, очутившись на виду, начал затравленно озираться. И дергать княжича за плащ.
- Да уймись ты! - цыкнул Олешка.
Нет, отсюда не сбежать... Куда ни кинь - боруски.
Да и зачем? Хозяева, похоже, настроены вполне миролюбиво.
И... И не все чубатые! Много и волосатых. Правда, по большей части среди стариков. Ну, и бабы, вестимо. А малышня - бритая. С потешными тонюсенькими хохолками.
И девчонки у них ничего!
У четерехголового идола распалили огонь почти в человечий рост. Крада*, не иначе. Подле суетился старый знакомый - бесноватый "вядзьмячишко". Хорь, так его, кажется, здесь кличут, припомнил Олешка. Но теперь пряди у ведуна были опрятно расчесаны и стянуты веревочкой, а сам он облачился в чистую срачицу* до пят, с красными наручами, оплечьями и подолом. Однако свинячьи глазки по-прежнему безумно бегали по сторонам.
Послышался приветственный гул.
Из общинного дома в сопровождении пышно наряженных спутников и деревенского старшины вышел недавний горделивый наездник. Рослый, статный, с тем же роскошным княжеским поясом. Но уже без накидки. И без меча. Клинок кнежа бережно нес выступавший чуть сзади белобрысый отрок, лет четырнадцати на вид. Оруженосец?
Высокие гости тоже прошли за опашку, но стали в стороне от мальчиков, не удосужив их даже взглядами.
Хорь тем временем куда-то исчез.
Над площадью медленно сгущался вечерний сумрак. Однако ослепительная колесница Дарбога не покинула Поднебесье. Небо залил кровавый багрянец. Так бывает, когда Небесный владыка сердится и грозит назавтра ненастьем. С чего б ему серчать ныне?
Княжичу вдруг сделалось жутко. Он впился взором в обгорелые облака над Полуночным кряжем. Будто надеясь получить ответ на свой вопрос. В какой-то миг ему причудилось, что там, далеко в горах, где еще, верно, бушуют зимние метели, а студенец поет заунывные песни, на башне настоятеля Академии мелькнул закатный отсверк.
Все будет хорошо, правда?
В спину россу ударили барабаны. Не звонкие, как боевые тумпаны*, а глухие, зловещие. Невидимые барабанщики стучали вразнобой. Оттого казалось, что гулкие удары разрывают душу изнутри.
Княжич сгорбился, силясь не пустить рвущееся на волю от внезапного трепета сердце.
На площади радостно зашумели: "Богумир! Богумир!"
Из сизых сумерек вынырнул беловолосый вольх: кружась, пританцовывая и размахивая посохом. Дойдя до кумира, он резко остановился. Барабаны разом смолкли. Затихли и селяне.
Невесть откуда выскочивший Хорь поднес вольху пучок травы. Взяв его в шуйцу, тот обернулся к идолу и замер с распростертыми руками. Отблески жаркого пламени заиграли на лоснящихся от пота щеках и лбу священника.
Последний луч заходящего солнца осветил один из деревянных ликов. Богумир запрокинул голову и выкрикнул ввысь:
- Влике Всебожье пославимо!
Бесноватый бухнулся рядом на колени и подхватил:
- Якоже пращуре наше молихом, трижь воспоемо славу велику роду боруску, отцем а дедом, кие во Сварзе бо суте!
Беловолосый поднял с земли огромную братину*:
- Бози пославимо, сурьи* выпиймо, тако во Сварзе бози бо суте пиют за щасте божеских внуцей!
- Гой! - грянул над площадью хор ликующих голосов.
Вольх отдал братину Хорю, и тот начал обходить по кругу присутствующих, давая отхлебнуть каждому. Принимая питье, боруски кричали: "Слава продкам!"
Олешка крикнуть не смог: сладкая водица обожгла горло, он закашлялся. Хотя и глотнул-то чуть. А Санко сжал губы и вовсе отказался брать чашу у ведуна. Тот зло глянул на дружка.
Последним отпил бородатый предводитель. И возвратил братину Богумиру.
Вольх трижды окропил землю около идола остатками сурьи. А Хорь уже спешил к нему с требой - большущим караваем. Священник пронес хлеб через краду и вернул бесноватому. И тот вновь пошел по кругу.
Боруски по очереди касались до каравая, иные бормотали что-то вполголоса. Загадывают желания, сообразил княжич. Левой рукой - себе, правой - другому, тому, за кого переживаешь. У россов был похожий обычай.
Когда Хорь приблизился к отрокам, Олешка протянул левицу* и испросил Варока: "Княже Небесный! Дозволь вернуться домой!"
Санко на сей раз противиться не стал и дотронулся до хлеба. Правой?!.
Славон мельком стрельнул глазами по княжичу и закусил губу.
- На кого ты?.. - вдохнул Олешка, осекся и почувствовал, как у него вспыхнули щеки.
Кнеж опять последним приложился к требе. Левой рукой. И держал долго.
Богумир возложил каравай в краду. Жадный огонь вмиг заглотил подношение, не оставив даже угольков. Вольх торжествующе объявил:
- Боги узяли хвяру!
- Гой! - как один отозвались селяне.
А бесноватый исступленно завыл:
- Се бо ящете... - но княжич его уже не слушал. Что, все? Неужели пронесло? Я ж говорил! Говорил!
Вокруг ликовали боруски:
- Слава Богам! Слава продкам!
Росс завертелся щенком, гоняющимся за собственным хвостом. И что дальше? Белобородый куда-то девался. Исчез и кнеж со свитой. За опашкой остались только отроки да Хорь с Богумиром.
- Да будзе свята!
И вновь грянули барабаны. Теперь звонко и весело.
* пугач – большой ушастый филин, воющий по ночам
* мшина - болото, поросшее мхом
* сутужина - струна, проволока
* елань - лесной луг
* могутная - здоровая, дюжая
* истобка - баня
* вой - воин
* клеть - комната в избе, обычно неотапливаемая
* пыльник - плащ, предохраняющий от пыли
* шелом - шлем
* колотовка - драчливая женщина
* прать - стирать
* лапти плетут из лыка - коры липы или ивы
* подвертки - обмотки для ног, портянки
* оборка - веревка, с помощью которой лапти крепятся к ноге
* капище - место поклонения, служения богам
* опашка - разграничительная черта при обрядах
* крада - жертвенный костер
* срачица - сорочка, рубаха
* тумпан - разновидность барабанов
* братина - большой ковш
* сурья - освященное питье
* левица - левая рука